Иль бедствиям иль смерти неминучей, что мне поделать?

Этот сектор отвечает за Творцатство и все, что с ним связано, в том числе и власть. Самое странное было то, что решительно никто в доме, кроме меня, не обращал внимания на ее привычки и не удивлялся им, никто не обсуждал ее положения, ее занятий, никто не сожалел о ее замкнутости и одиночестве. Только ты не умри, только кровь удержи. Я стираю номер, на который звонила.
Но по её причине страдают знакомые мне Анечка и Катенька. Головы наши палит, и мы-словно загнанные в норы. Готовность принять травмирующую ситуацию на минусе.
Лидия Николаевна, продолжал Алферов, дергая шеей и развязно переходя через комнату. Лицо у Аттикуса стало серьезное. А сейчас порядочность и забота о стариках и инвалидах возложена на социальные службы. Меж тем в окне уже светло-темно, но очевидно для сердца. Спасибо, Анечка, сказал Миша, вытирая лицо полотенцем. Не ветхость славить, а весны цветенье.
Отсутствует подпись художника, сказала Анна. Заботливей, чем жизнь свою.
Обнаженные нервы земли, уверенные люди середины. Столь не желавшей умирать, все ж умереть, давно мои зализывает раны. Однажды, на бердслейской улице с закатом в пролёте, она обратилась к маленькой Еве Розен (я сопровождал обеих нимфеток на концерт и, подвигаясь за ними, в толпе у кассы держался так близко, что тыкался в них), и вот слышу, как моя Оленька, в ответ на слова Евы, что лучше смерть, чем Мильтон Пинский (знакомый гимназист) и его рассуждения о музыке, говорит необыкновенно спокойно и серьёзно: Знаешь, ужасно в смерти то, что человек совсем предоставлен самому себе; и меня тогда поразило, пока я, как автомат, передвигал ватные ноги, что я ровно ничего не знаю о происходившей у любимой моеи в головке и что, может быть, где-то, за невыносимыми подростковыми штампами, в ней есть и цветущий сад, и сумерки, и ворота дворца, дымчатая обворожительная область, доступ к которой запрещён мне, оскверняющему жалкой спазмой свои отрепья; ибо я часто замечал, что, живя, как мы с ней жили, в обособленном мире абсолютного зла, мы испытывали странное стеснение, когда я пытался заговорить с ней о чем-нибудь отвлечённом (о чём могли бы говорить она и старший друг, она и родитель, она и нормальный возлюбленный, я и Аннабелла, Оленька и сублимированый, вылизанный, анализированный, обожествлённый Гарольд Гейз), об искусстве, о поэзии, о точечках на форели Гопкинса или бритой голове Бодлера, о Боге и Шекспире, о любом настоящем предмете. Но если один из родителей начинает меняться в лучшую сторону, то ребенок подсознательно повышает ориентацию на родителя с чистой душой. Ах, мой вечный санаторий, окончены все переплеты. Все это так, и трудно от клыков его уйти. Не влюбился.
Дождит, и бой двух рук - огня со льдом искристым. Голова моя была красна, как рак, но в других отношениях я был одет для вечерней церемонии так прилично, как полагалось. Она думает, в список их записала, в первый день в школу загнала — ну и по закону все в порядке.
Ну а мне: пожалуйста. Ходят слухи, что он покончил с собой. Уменьшение количества любви в душе автоматически включает механизм спасения, который сковывает следствие, не желающее вернуться к причине. Я говорил пациентам: Представьте все ваши проблемы, отойдите от них на пять шагов, подождите некоторое время, а потом отойдите еще дальше.
Ничего, ничего, дети, садитесь по местам! крикнул Хиндли, вбегая в дом. Вонь усилилась неимоверно. Отперев дверь, но не сняв внутренней цепочки, высунулась горничная и сказала, что госпожа Рубанская еще спит.
http://frank-aka-suna.livejournal.com/